Мы проспали весь день. Я, выбравшийся из удара постравматизма, она - от того, что ее задело рикошетом.

Свернувшись калачиком, отбросив подушку и одеяло из-за жары, она производила впечатление человека, которого не стоит будить сейчас, хоть уже наступил и вечер.

Ее не разбудило и шкворчание мяса на сковороде - она проснулась на несколько минут раньше. Я понимал, что когда она проснется, ей будет крайне паршиво из-за пересыпа, сбитого режима и перенесенного стресса, поэтому хотелось выдернуть ее из этого, хотя бы чуть. Пусть и порцией свежей еды с горячим чаем.

Она лежит рядом, почти обнаженная, уставшая после дневного зноя и пережеваний, связанных с подачей заявления на развод.

У меня было два чувства, которые противоречили друг другу: желание касаться ее и желание дать отдохнуть.
Хоть она и улыбалась, искренне, нежно целуя меня при этом, я все же понимал, как много на нее сейчас свалилось. Сам процесс развода был только частью общей картины, документы были поданы, оставалось ожидание. Но, пока длится это самое ожидание, обусловленное неповоротливостью бюрократической машины, окружающие ее люди продолжат пассивное давление, провоцируя приступы тревоги и дискомфорта.

Я был счастлив тому, что помогаю ей пройти через это. Счастлив, что я необходим и полезен. Но в сердце ныло чувство, что я слишком мало делаю для нее, чтобы она была более счастливой.

Она лежит рядом, почти обнаженная, а за окном постепенно солнце стремилось скрыться за линию холмистого горизонта. Надеюсь, что мы сможем встретить этот закат так, как мы его и хотели. Но даже если и нет - я подарю ей огни сонного города, пустого и свободного.

Черный шел ей к лицу. Черная рубашка, черные ботинки, черное пальто.

Конечно, я знаю, что всё это лишь образ, лишь броня, за которым скрывается ее хрупкая и теплая натура, но этот образ чертовски шел ей - образ дерзкой, уверенной и жесткой девушки, чей язык будет не менее колок ножа, который, возможно, припрятан где-то в кармане.

После того, как она впустила меня в сердце своей души, я видел в глубине ее глаз настоящие переживания, то, что на самом деле было у нее на душе. И хоть, обнимая меня за шею, она улыбалась, глядя мне прямо в глаза, я видел усталость и тревогу, которую так отчаянно желал развеять, хотя бы частично.

Мы были вместе где-то 2 часа, но я попытался согреть ее, объятием плечи и поцелуем, что безмолвно говорил "я люблю тебя". Мне не хотелость отпускать ее, в таком нестабильном состоянии, отчего в груди кольнула грусть.

Она просила меня ничего не обещать ей. Что я и делал. Но себе я такого запрета не давал.
И поэтому, видя ее глаза, что были уже на лестничной площадке, я бессловно обещал себе, что сделаю все возможное, чтобы она могла укрыться от тревог рядом со мной.